Чубайс: «Деньги льются в правильное место»

Чубайс: «Деньги льются в правильное место»

Анатолий Чубайс. Фото: Надежда Загрецкая

Выступая на открытии проходящего в Москве Второго международного форума по нанотехнологиям, президент России Дмитрий Медведев объявил, что на развитие нанотехнологий в нашей стране до 2015 года будет выделено 318 млрд рублей. По его словам, это крупнейшая в мире государственная инвестиционная программа в сфере нанотехнологий.
О том, на что пойдут эти деньги, какую сумму добавят к ним частные инвесторы и чем должны обернуться вложения в нанотехнологические проекты, в интервью радиостанции Business FM рассказал генеральный директор госкорпорации «Роснано» Анатолий Чубайс.

— Президент говорил и о выделении денег на развитие нанотехнологий и о том, что кризис «почти не обкорнал» бюджет «Роснано». Что означает «почти не обкорнал»?

— Совсем не обкорнал, а даже еще и увеличил. Так получится, если просчитать те цифры, которые содержатся в двух постановлениях правительства, вышедших синхронно с выступлением президента.

— Но ведь сначала у вас что-то забирали, потом 20 миллиардов вернули, а теперь в бюджет добавили более 300 миллиардов. Так каков теперь суммарный бюджет?

— Изначально было 130 миллиардов рублей. Потом был долгий разговор о том, что отнимут, потом недоотнимут, потом перенедоотнимут. Забыли про все это. Суть постановления, о котором я сказал, проста. Она сводится к двум пунктам. Первый: 130 миллиардов корпорация в полном объеме получит до конца 2012 года. Второй: помимо 130 миллиардов, мы получим еще 182 миллиарда, но не прямых бюджетных субсидий, а в виде госгарантий для привлечения заемного финансирования.

— Здесь шли переговоры и подписывались документы с двумя крупнейшими госбанками. Это связано с госгарантиями?

— Нет, это третья история, которая отдельно существует сама по себе. Мы собираемся еще наращивать объемы поверх этого, но госгарантии нам дает родное правительство и Центральный банк на объем 182 миллиарда. Это означает, что мы гарантированно имеем общий объем ресурсов 130 плюс 182 миллиарда. То есть более 300 миллиардов рублей или около 10 миллиардов долларов на шесть лет, и это действительно крупнейшая в мире инвестиционная программа в данной сфере.

— Особенно в тот период, когда деньги так дорого стоят, а они вам льются все более и более…

— Но они же льются в правильное место.

— Российский бизнес пока не перестроился в сторону инвестиций в инновационные отрасли. Как это совместить? Вы же не будете на государственные деньги разогревать бизнес?

— В каждом из проектов, которые мы уже осуществили, у нас есть частный бизнес. На сегодня одобрено 36 проектов, мы их реализуем. В эти проекты мы собираемся вложить около 92 миллиардов рублей, из них половина — деньги «Роснано», а вторая половина — деньги привлеченных бизнесменов. То есть мы уже сейчас к одному рублю наших инвестиций добавляем рубль привлеченных средств.

— Теперь ваш фонд растет. Вторая половина тоже будет расти?

— Надо еще добавить, что соотношение 1:1 недостаточно. Нас критикуют, и правильно критикуют. Я и сам считаю, что мы должны привлекать больше денег соинвесторов. И такая задача перед нами стоит, мы собираемся это сделать. Ситуация не простая, и здесь не удастся легковесно закидывать шапками. У нас трудно идет работа по подключению соинвесторов, но по очень простой причине — кризис, мимо которого никто не проскочил. Другое дело, понимание того, что нанотехнологическая сфера, инновационная в целом, точно может оказаться бизнесом, сопоставимым со всеми другими и даже с ТЭКовским, начинает проникать в толщу российских бизнесменов. Но хотелось бы, чтобы это происходило быстрее. Я считаю эту задачу — увеличения привлечения частных инвестиций — сложной, но реалистичной.

— В Москву на форум приехали представители крупных западных компаний, занимающих передовые позиции в технологиях, например, Hewlett-Packard, Alcoa. Их высшие функционеры затрудняются оценить, какую долю в их производстве занимает продукция с использованием нанотехнологий. Говорят, микроскопическую, почти нанодолю, что все это — дело будущего. Тем не менее, они говорили и о том, что ведут переговоры, в том числе с вами. Значит ли это, что мы действительно создадим какие-то условия, при которых крупные западные компании начнут развивать такого рода производство на территории России?

— Во-первых, насчет доли вопрос не сути, а определений. Взять опять-таки Hewlett-Packard. В каждом выпускаемом компьютере есть процессор, как правило, компании Intel. А они все делаются либо в топологическом размере 65 либо 32 нанометра. Это означает, что речь идет о нанотехнологии, поскольку если меньше 100 нанометров —- это нанотехнологии. У них нет задачи подсчитывать, какую долю в цене компьютера составляет именно это наноизделие. И они это не считают, но прекрасно понимают значимость, поэтому с нами и сотрудничают.

Как и Alcoa, с которой мы серьезно взаимодействуем, у которой, казалось бы, алюминий. Спрашивается, ну и что, а где же там вообще нано? А это материалы, и не просто материалы, а некоторые виды изделий, в том числе самомоющиеся диски для колес с нанопокрытием, к которому не пристает грязь. Это то, про что мне президент Alcoa Клаус Кляйнфельд очень подробно и детально рассказывал, а также о десятках видов продукции, которые делают с нанотехнологиями. Именно поэтому мы с ними взаимодействуем, поэтому и встречаемся, поэтому и дальше будем работать.

Я вижу колоссальные возможности в любой технологической отрасли — следующий шаг в ее развитии, это нано.

— Иностранные участники форума говорят, что рамочные условия для развития нанотехнологий в России очень хорошие. Тем не менее, до инвестиционного комитета «Роснано» пока ни одна иностранная заявка не дошла. Это тоже показатель нашей конкурентоспособности не только в производстве, но и в привлечении капитала, инвесторов?

— Это и так, и не так. Не так, потому что у нас прошел один из проектов с авторитетнейшей компанией в Силиконовой долине — DFG, это известнейший венчурный фонд. С ним и вместе с ВТБ мы создаем совместный венчурный фонд на сто миллионов долларов. DFG отвечает за привнесение проектов оттуда сюда, то есть за трансфер технологий.

— Вы передали фонду функцию отбора на Западе?

— Мы не передали, а привлекли тех, кто умеет это делать на мировом уровне, на предельно выгодных финансовых условиях.

— Сейчас весь мир переходит на технологии энергосбережения. Здесь тоже будет нано? Если взять, к примеру, простые лампочки.

— Здесь все просто. Есть три вида лампочек. Первый — лампа накаливания имени товарища Ладыгина. Хорошая вещь. Вслед за ней — компактная люминесцентная лампа, которая содержит ртуть, которая примерно вдвое экономичней лампочки накаливания, чуть-чуть лучше по сроку службы. Это, конечно, переход на другой технологический уровень. Но вслед за лампами, о которых я сказал, идет следующее поколение, которое называется светодиоды. Это уже чистое нано. Энергопотребление у светодиодов в 5-7 раз ниже. Срок службы: обыкновенная лампочка накаливания — тысяча часов, светодиод — 50 тысяч. Совершенно ясно, что степень прорыва по потребительским свойствам такова, что лампочки накаливания заканчивают свой земной срок. Есть оценки по американскому рынку: к 2012 году 50–60% всей светотехники —- светодиоды.

— Все это будет производиться у нас с помощью «Роснано» и ряда других компаний, которые уже строят такие заводы?

— Я бы не замахивался на 100% рынка, но тем не менее, проект номер один одобрен. Кстати, авторы проекта — ученики Жореса Алферова. Они уже сейчас производят светодиоды, а мы будем вместе с ними строить в России крупный завод по производству светотехнических изделий, в том числе, светодиодов. Но это только первый заход в данную тему, ясно, что их будут десятки. Как и в другие отрасли.

— Если вернуться к вопросу увеличения бюджета «Роснано». Но ведь в январе этого года председатель вашего инвестиционного комитета Павел Теплухин высказал мнение, что во время кризиса государство должно тратить деньги на дешевые общественные работы, чтобы бороться с безработицей, а развитие высоких технологий не для кризисного времени, слишком тонкая вещь.

— Я с большим уважением отношусь к Павлу Теплухину не только потому, что он председатель инвестиционного комитета. Я считаю его одним из сильнейших банкиров в стране. Но я категорически с ним не согласен в этом вопросе. Перечисляю: Финляндия, США, Израиль, Франция — четыре известных мне страны из лидеров мирового инвестиционного сообщества — приняли решение об увеличении в бюджете прошлого и этого года финансирования разработок в области новых технологий. И такое решение принято на фоне кризиса.

— Но вы всего 150 тысяч рабочих мест собираетесь создать к 2015 году.

— Это правда. Только мы на триллион продукции создадим. Как правильно сказал в своем выступлении Дмитрий Медведев, объем нанотехнологического рынка вполне сопоставим с объемом рынка ТЭКа в целом. Поэтому одни думают о том, как пережить кризис, а другие — с чем мы из него выйдем. Это две разные задачи, и если ты потеряешь баланс, если будешь думать только о том, как пережить кризис, то, скорее всего, переживешь и получишь состояние, отброшенное еще на пару десятков мест в мировом табеле о рангах.

— Не могу не спросить еще вот о чем. Ваше име оказалось в списке лиц, причастных к созданию условий для возникновения аварии на СШГЭС. Каково ваше отношение к этому?

— Я уже его высказал. Причем высказал его сразу же, в момент, когда эта атака произошла, поскольку она была вполне ожидаемой в том раскладе политических сил, в котором мы находимся.

Добавлю немного: я действительно считаю, во-первых, что сама по себе авария – это серьезнейшая трагедия беспрецедентного масштаба. Я много раз бывал в поселке Черемушки и на станции. И я представляю, что там происходит вообще, что у людей в семьях. Во-вторых, повторю еще раз, я, безусловно, отвечаю за все, что происходило в отрасли за период с 1998-го по 2008 год. Я был тогда первым лицом и не собираюсь ни в какой форме от этой ответственности уходить. В-третьих, я считаю, что если смотреть сам акт, то описание в нем непосредственных технологических причин развития аварии в целом корректно. Какие-то там шероховатости есть, но не стоит придираться, оно достаточно корректно.

А вот как только мы выходим на привязку причин случившегося в 2009 году к подписанию акта о вводе станции в эксплуатацию в 2000 году, то на уровне здравого смысла всем понятно: собственно технологически каскад событий на втором агрегате обусловлен биением, вибрацией вала, которая превысила допустимую норму в 150 микрон, ушла за пределы, агрегат не был остановлен, и дальше все развитие трагедии, со взлетом ротора генератора вместе турбиной. Это, конечно, события драматические, базовая причина – биение вала.

Теперь это на одной чаше весов, а не другой чаше весов – акт приема станции в эксплуатацию в 2000 году, после которого, если я правильно понимаю, один только второй агрегат в капремонтах побывал дважды. Причем второй капремонт гидроагрегата закончился весной этого года, после чего его приняли из капремонта и запустили в работу. Можете, находясь в здравом уме, показать связь между актом приемки 2000 года и биением вала через 9 лет, после двух капремонтов?

Здесь технической логики нет, и ее не ищите. Политическая логика совершенно очевидна, не вызывающая никаких сомнений. Все имена понятны, но комментировать я это не собираюсь.