«Нельзя ожидать лучшего при таком уровне коррупции»

«Нельзя ожидать лучшего при таком уровне коррупции»

Сергей Гуриев. Фото: Митя Алешковский/BFM.ru

Ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев в интервью Business FM рассказал, откуда у банков неожиданно могут появиться «плохие» долги и смогут ли они с ними справиться, а также о том, почему действующие механизмы поддержки не позволяют предприятиям справляться с кризисом.

— 15 сентября можно считать годовщиной кризиса — все началось в этот день год назад с краха Lehman Brothers. Как вы узнали об этом событии, каковы были первые мысли?

— В понедельник пришел на работу, открыл газету, в Интернете посмотрел эти новости. Я, конечно, был удивлен, что американское правительство решило не спасать Lehman Brothers. Но то, что это будет иметь такие катастрофические последствия, конечно же, не мог себе представить. Это был, в первую очередь, удар по доверию, по ожиданиям рынка. Наконец-то стало понятно, что активы сильно переоценены. Участники рынка начали их распродавать, пошла паника по всему миру, и, конечно, она докатилась до России.

— И очень быстро докатилась, первые удары по российскому рынку начались сразу после банкротства Lehman Brothers. Как тогда приходило осознание, что в тихой гавани начался шторм?

— Бегство инвесторов из России началось еще в августе, после грузинской войны. В этом смысле в России уже была паника, и казалось, что хуже быть не может. Впрочем, любой кризис устроен так, что каждую неделю думаешь, что еще хуже быть не может, уже и так все очень плохо, а потом, на следующей неделе, оказывается, что может.

В России главной проблемой был, конечно, кризис на рынке РЕПО. Когда биржа была в первый раз остановлена, этот удар был гораздо сильнее, чем отзвуки Lehman Brothers. Хотя все эти события, конечно, связаны друг с другом.

В любом кризисе последовательность событий именно такая. Сначала идет переоценка активов, потом ожидание, что все поправится. Люди начинают распродавать активы, пока их цены не упадут до такого уровня, когда становится понятно, что даже с незначительными деньгами и оставшимися кредитными ресурсами, эти активы нужно покупать, потому что они стоят слишком дешево. Когда возникает критическая масса покупателей, активы начинают расти опять. Как правило, во время кризиса цены падают сильнее, чем потом восстанавливаются. Индекс РТС, например, упал до 500, цена на нефть была ниже 40 долларов. Теперь они немножко выросли.

— Сейчас снова сентябрь, год говорили о второй волне кризиса. Но был ли отлив перед волной?

— Был. Для России, например, лучший показатель состояния мировой экономики — это цены на нефть. Они упали ниже 40, а сейчас держатся на очень высоком уровне, около 70 долларов за баррель.

— Но они пока не падают, и нет прогнозов, что в сентябре пойдут вниз.

— Саудовская Аравия потихоньку наращивает производство, у них огромные неиспользованные мощности. Но интересно, что мировая экономика справляется с ценами в 70–75 долларов и живет, и начинает восстанавливаться. В ноябре 2008 года никто бы в это не поверил. А пять лет назад, если бы кто-то сказал, что российская экономика будет смотреть на цены в 70 долларов за баррель и при этом страшно переживать и расстраиваться, что не хватает денег, — тоже бы никто не поверил. В этом смысле и цены на нефть, и цены акций на развивающихся рынка, да и на развитых рынках тоже существенно восстановились. Это в некотором роде отлив.

Что касается второй волны, то в России она может быть связана с тем, что банки выдали очень много «плохих» кредитов. Теперь же может так сложиться, что у них, у вполне конкретных банков, кончатся деньги. И в бюджете не хватит денег, чтобы спасти все эти банки. Пока вероятность такого развития событий невелика. Мы видим, что у банков много проблем, но у бюджета по-прежнему достаточно денег, причем не только у бюджета, но и у ВЭБа, которому год назад выдали 50 миллиардов долларов, из которых 11 было роздано для рефинансирования внешних займов российских бизнес-групп и отдельных корпораций. Итого: ВЭБ «сидит» на примерно 40 миллиардах долларов, которые он может использовать для спасения российской банковской системы. Это большая сумма, составляющая примерно 7% всего кредитного портфеля в России. Поэтому когда мы слышим, что у банков десять процентов «плохих» долгов или даже 20, то это еще суммы, с которыми портфель ВЭБа может справиться. Но если речь пойдет об уровне в 30%, то это уже серьезная проблема.

— Насколько прозрачна банковская система для того, чтобы оценить эти риски? О «плохих» долгах говорят давно, а проценты называют самые разные — и 5, и 10 и даже 20. Ваша оценка какова?

— Я думаю, что этого никто не знает, что даже руководители крупных банков плохо себе представляют размер проблемы. Оценки, которые они дают, связаны с их пониманием того качества кредитного портфеля по крупным клиентам, которых лично руководители банков знают очень хорошо. В любом крупном банке есть много клиентов, совсем разных, поэтому ситуация не очень понятная. И Центральный банк опять-таки несколько ослабил требования к отчетности в конце 2008 года, что помогло не закрыть очень много банков. И действительно, многие из тех банков, которые не были закрыты в конце 2008 года, сегодня являются, видимо, уже жизнеспособными, поэтому нельзя говорить, что Центральный банк был неправ.

— Банковская система — это уязвимое звено в нынешней российской экономической модели в силу прихода времени долгов?

— Так в любой экономической модели.

— Вопрос продолжительности кризиса. Есть ли на него ответ?

— На то он и кризис, что его трудно оценивать. Время от времени министр финансов Алексей Кудрин или какой-нибудь крупный банкир делает какие-то пессимистические заявления, после чего участники рынка говорят, что плохо, когда правительство «кошмарит» своих граждан или инвесторов. Но очень важно, чтобы правительство объясняло, что происходит в экономике. Такого рода заявления не разрушают доверие, а создают его. Если участники рынка видят, что люди, которые управляют экономикой, не парят где-то в облаках, а имеют адекватное представление о происходящем, это вселяет уверенность.

А насчет продолжительности кризиса — это только на картинке все выглядит аккуратной синусоидой. По определению, длительность кризиса трудно предсказуема. Тем не менее, думаю, что, скорее всего, такой кризис, как сегодня, продлится два года.

— Что при этом брать за точку отсчета?

— Начало рецессии. В Америке рецессия определяется двумя способами. Есть простое определение: два квартала падения ВВП. По этому правилу кризис начался год назад. Есть более сложное определение. Национальное бюро экономических исследований датирует кризисы снижением агрегированной макроэкономической активности. По этому показателю кризис начался в первом квартале 2008 года.

— Данные Росстата говорят о том, что за последние месяцы в России идет незначительный, в пределах полпроцента, но все-таки прирост ВВП. На ваш взгляд, эти данные отражают реальность?

— Да, конечно, они отражают реальность. Других данных у нас нет. Есть очень хорошие данные Института экономики переходного периода, который проводит опросы репрезентативной выборки промышленных предприятий. Эти данные тоже показывают некоторый оптимизм, который появился у топ-менеджеров российских предприятий. Надо помнить, что когда мы говорим о падении год к году, то первое полугодие 2008 года было исключительно хорошим, а второе — очень плохим. Поэтому, если год к году, то второе полугодие уже этого года покажет гораздо лучшие показатели, чем первое.

— Но есть и другие факторы, например, так называемый «подкожный жир», который помогает бюджету. Но он заканчиваться. Не грозит ли вторая волна кризиса именно с этой стороны?

— Бюджет был составлен, исходя из 41 доллара за баррель. А сейчас все-таки ситуация с ценами на нефть будет получше. Бюджеты корпораций тоже держатся на более высоких ценах на нефть и металлы — не все деньги достаются бюджету. Кроме того, деньги, которые есть в бюджете, идут на госзаказ. Поэтому эти деньги, конечно, распространяются по экономике. И если бы сегодня держалась цена, которая была заложена в бюджете — 41 доллар, — мы бы говорили о том, что ситуация очень тяжелая.

Опасность второй волны кризиса связана с проблемой «плохих» кредитов. Все остальное не так плохо. Рынки всегда отражают все то, что знают. А вторая волна означает, что есть какая-то неожиданная информация, о которой мы сейчас не знаем. Эта неожиданность может «сидеть» в портфелях банков. Может, например, оказаться, что у банков есть «плохие» кредиты, о которых мы сегодня не подозреваем. То есть мы пока думаем, что они «хорошие», что по этим кредитам есть залоги. А окажется, что эти залоги ничего не стоят — или, например, что они выведены. Такое мы уже видели: когда проводилось санирование банков, оказалось, что во многих из них все активы были выведены. И в этом главный риск, а все остальное так или иначе уже отражено в уровне фондовых индексов, в ценах на всех ликвидных рынках. Я не говорю про недвижимость, это другой вопрос, потому что рынок недвижимости не ликвидный, не прозрачный.

— Если говорить о резервах и Резервном фонде. При нынешнем состоянии дел, при планируемом дефиците бюджета, резервы закончатся к 2011 году. Что тогда?

— Закончиться могут и в 2010-м. Тогда Минфин начнет занимать деньги за границей, и в этом я не вижу ничего страшного. Внешний долг у России практически отсутствует. Если сравнить со всеми членами «двадцатки», то у России замечательное состояние. Поэтому занимать можно и нужно. Более того, мы показали в последние десять лет, что когда цены на нефть идут вверх, мы расплачиваемся по долгам даже заранее, поэтому, я думаю, Россия сможет занимать. Надо беспокоиться не об этом, а о том, что у нас высокие инфляция и коррупция, и поэтому антикризисные меры не очень эффективны.

Возвращаясь к теме банков, мы видим, что фактически банки стали основным механизмом проведения антикризисной политики. Другие механизмы работают гораздо хуже. Но чтобы довести деньги до предприятий, правительство заставляет банки кредитовать их — практически в ручном режиме. Пока это очень плохой механизм, но, видимо, правительство считает, что все остальные меры еще хуже. В такой реальности мы сейчас находимся, и в этом, с одной стороны, нет ничего хорошего. С другой стороны, нельзя ожидать чего-то лучшего при том уровне неэффективности госаппарата и коррупции, которые сегодня есть в России.