Российский миллиард растворился в Африке

Российский миллиард растворился в Африке

Президент РФ во время официального визита в Намибию. Фото: РИА Новости

Африку часто называют потерянным континентом. Но в последние годы борьба за место под африканским солнцем и доступ к ее ресурсам серьезно обострилась. Во время своего африканского турне президент России Дмитрий Медведев подтвердил большой интерес к странам континента. Свой взгляд на перспективы российского сотрудничества с африканскими странами BFM.ru изложил замдиректора НП «Росафроэкспертиза» Вадим Зайцев.

— Чем интересна Африка для российских компаний?

— В Африке живет почти миллиард человек, и это огромный рынок, который наверняка будет развиваться. Значительная часть населения на континенте живет на сумму меньше доллара в день, но огевидно, что рано или поздно у них будут расти потребности, появляться необходимость в сотовой связи, в машинах, в нормальных дорогах, в домах, в медицинских услугах и т. д. Всего этого там пока в целом нет, за исключением ЮАР и частично Северной Африки. А если мы берем «черную» Африку к югу от Сахары, то там пока все плохо, но в перспективе может вырасти большой потребительский рынок, и поэтому сейчас необходимо застолбить свое место на нем.

Плюс, конечно, вызывают интерес минеральные ресурсы. Африка — это кладовая полезных ископаемых, в ее недрах есть почти все виды сырья, за исключением ряда редкоземельных металлов. Но все остальные ресурсы там, в принципе, есть, кроме, пожалуй, еще пресной воды, которой не хватает уже сейчас, а в будущем эта проблема станет одной из самых серьезных для континента.

— Какие могут быть плюсы у России при работе в Африке?

— Дело в том, что для России по сравнению с другими державами ситуация проще в том смысле, что у нашей страны в Африке существует положительный образ, который формировался в период многолетней помощи Советского Союза африканским национально-освободительным движениям. Плюс, Россия — одна из немногих стран, великих держав, которая не заинтересована в вывозе природных ресурсов, так как мы располагаем собственными запасами по основной номенклатуре полезных ископаемых (нефть, газ, платиноиды, полиметаллы и т. д.), кроме, пожалуй, бокситов. И мы заинтересованы, чтобы эти ресурсы перерабатывались на месте, создавая прибавочную стоимость для государств-производителей, а не поступали на мировой рынок как сырье. Чтобы африканские углеводороды выходили на рынок, но не в ущерб внутреннему потреблению. И чтобы при этом не замещались, например, поставки «Газпрома» в Европу. И, естественно, африканские экспортеры должны получать справедливую цену за свои ресурсы. То есть мы хотим того, чтобы этот газ перерабатывался на месте и потреблялся преимущественно тоже на месте, и в результате этого внутренние рынки стали более емкими, а промышленность стран-экспортеров получила определенный импульс развития. Получается, что это и наш интерес, и интерес и населения, и бизнеса, и правительств африканских стран, которым ясно, что вывоз сырья — тупиковый путь, так как возникает зависимость от конъюнктуры цен мирового рынка и политических предпочтений потребителей. Африканцам рано или поздно необходимо будет диверсифицировать экономику, уходить от неоколониальной модели, и Россия готова в этом помочь.

— Удается ли сейчас использовать эти преимущества?

— С воплощением задуманного пока возникают большие проблемы. В Африке у нас пока реализован, по сути, только один крупный инвестиционный проект — это проект «Алросы» в Анголе по добыче алмазов, «Катока». Все остальное, по большому счету, либо не совсем получилось, либо не получилось вовсе.

Когда российский бизнес в полной мере почувствовал на себе кризис, остановилось довольно много проектов. Допустим, ВТБ открывал банк в Анголе, который сейчас не работает. Инвесткомпания VTB Capital в Намибии анонсировала ряд не слишком очевидных с точки зрения экономической целесообразности проектов, вроде организации авиасборочного производства. Ни один из них не был реализован. Консорциум российских инвесторов, состоящий из того же ВТБ, «Реновы» и Техснабэкспорта, подписавший несколько соглашений о добыче урана в Намибии и ЮАР, до сих пор не сумел перейти от «бумажной» стадии к реализации. «Северсталь» намеревалась добывать железную руду в Либерии, этот проект заморожен. Та же «Алроса» собиралась заниматься добычей нефти в Анголе, и это было бы крайне занятым примером участия алмазодобывающей компании в нефтяном бизнесе. Но эти планы тоже не реализованы и, слава богу, так как вероятные издержки и сопутствующие риски перевешивали потенциальную выгоду. Провалился и проект участия «Русала» в строительстве гидроэнергетического узла «Инга» на крупнейшей в Экваториальной Африке реке Конго, что позволило бы решить очень многие проблемы в энергетике региона. «Ренова» Виктора Вексельберга обещала вложить во время визита Владимира Путина в ЮАР (2006 год) до 1 млрд долларов в проект добычи и переработки марганца. Пока компания инвестировала, по самым оптимистичным оценкам, не более 10–20 млн долларов. Вряд ли эти планы будут реализованы в нынешней ситуации.

В целом, из действительно работающих активов в Африке сейчас можно назвать, например, предприятия «Русала» в Гвинее. Но с ними ситуация достаточно сложная. Во-первых, в стране в конце прошлого года произошел переворот и политическая обстановка нестабильна. Во-вторых, положение самого «Русала» сейчас сложно назвать блестящим, компания вынуждена урезать социальные и инвестиционные программы, а на его гвинейских заводах периодически происходят выступления рабочих. Что касается нигерийского завода «Русала» «Алскон», то функционирование предприятия налажено, но ситуация с безопасность сотрудников компании оставляет желать лучшего.

«Норильский никель», купив LionOre, получил доли в горнодобывающих предприятиях в Намибии и ЮАР. В настоящий момент инвестиционные программы на них заморожены.

Таким образом, «Алроса» — наиболее удачный пример работы российского бизнеса в Африке. Помимо «Катоки», компания ведет активную работу по разведке кимберлитовых и аллювиальных месторождений алмазов в стране, инвестирует в энергетику и инжиниринг.

Сравнительно удачными также можно назвать инвестиции «Евраза» в южноафриканский Highveld Steel.

Все проекты, наполненные реальным содержанием, смещены в сторону Северной Африки и по большей части за ними с российской стороны стоят госкомпании, а не частный бизнес. Кроме того, часть российских инициатив откровенно политически ангажирована.

В Алжире работает «Роснефть» и «Стройтрансгаз», РЖД выиграл два подряда на строительство железных дорог в Ливии и Алжире. «Газпром» и ЛУКОЙЛ ведут добычу нефти и газа в Ливии и Египте.

Наконец, есть много благих намерений, которые анонсировали различные компании, тот же «Газпром». Концерн, например, интересовался добычей в Анголе, и в Экваториальной Гвинее, в Нигерии они заявляли о крупных инвестициях в местный ТЭК и участии в строительстве трубопровода через Сахару. Но эти замыслы и в лучшие годы не были реализованы, когда были большие цены на нефть, а сейчас это тем более имеет сомнительные перспективы.

Поэтому, суммируя, можно сказать, что интерес России и интерес российского бизнеса к Африке есть и они связаны со сравнительно небольшим диапазоном возможностей. Это буквально несколько рынков: нефть и газ, вообще энергетика, точнее, помощь африканским странам в том, чтобы наладить их собственную переработку и потребление. Во-вторых, это уран, который нам необходим, потому что Россия стремится стать мировой энергетической державой, а атомная промышленность одна из немногих наших конкурентоспособных наукоемких отраслей. В-третьих, алмазы и бокситы.

Ну, и, конечно, мы вообще не занимаемся тем, что называется экспортом безопасности, экспортом медицинских услуг, образования и т. д. Все это в Советском Союзе существовало, по этой линии действовали контакты, но сейчас, по сути, сотрудничество отсутствует, и мы теряем этот рынок, который занимают китайцы и индийцы.

— Каковы объемы российских инвестиций на африканском континенте?

— Согласно средневзвешенной оценке, накопленных инвестиций с условных 1990-х годов по 2008 получается где-то 1 миллиард долларов. И это очень мало. А что касается перспектив, то, скорее всего, в ближайшие годы эта цифра не вырастет, потому что если проекты, которые анонсировались «Газпромом» и другими компаниями, не были реализованы в лучшие времена до кризиса, то сейчас еще меньше шансов на их реализацию.

Сейчас нашим компаниям более важно сохранить активы внутри страны, либо на развитых рынках, чем рисковать своими вложениями в таких регионах, как Африка. Поэтому в ближайшее время вряд ли будет какое-то глобальное расширение объема накопленных инвестиций. И, исходя из этого, цифра в 1 миллиард долларов останется и даже, быть может, снизится, потому что такие компании, как «Ренова», «Норильский никель» или «Русал» вполне могут заморозить какую-то часть своей инвестиционной программы и выйти из африканских проектов.

— Недавно глава «Газпрома» Алексей Миллер заявил, что верит в перспективы реализации проекта по строительству транссахарского газопровода. Это реально или это благие пожелания?

— Дело в том, что этому проекту более 25 лет, но он существует на уровне деклараций о намерениях, так как больше связан не с экономикой, а с политическим давлением на потребителей в Америке и Европе. То есть в случае его успеха, углеводороды, которые находятся в Нигерии, пойдут не на американский, а на европейский рынок (при желании — наоборот, алжирский газ — в регион Гвинейского залива и далее в США). И стоит об этом заговорить, сразу же начинается политическая игра между Нигерией и Алжиром с одной стороны, и США и ЕС — с другой. Эти страны не собираются, конечно, ничего реализовывать, потому что это очень сложный проект, сопряженный со многими рисками. Между Нигерией и Алжиром находится сахель-сахарская зона нестабильности, где действуют повстанческие движения туарегов. Плюс, это очень дорогой проект.

Поэтому в последнее время Алжир и Нигерия муссировали эту тему и на волне ее обсуждения выбивали какие-то преференции. А потом все тихо повисало в воздухе и во времени. Затем опять повторялось то же самое. «Газпром» может попасть в данную конфигурацию, в результате чего он станет участником этой игры и окажется стороной, которая будет активно использоваться нигерийцами и алжирцами в своих целях.

— Сейчас много говорится о китайских инвестициях в Африку. Не получится ли в результате обострения конкуренции России с другими странами, которые активно вкладываются в «черный» континент?

— В Африке, если говорить условно, есть две категории активных игроков. Это старые колониальные, либо неоколониальные державы: Франция, Великобритания, США. И новые игроки: Индия, Китай, Бразилия, Иран, арабские страны.

Россия затерялась в этой градации, потому что случился провал 1990-х годов. Поэтому мы не располагаем ни политическим капиталом бывших метрополий, ни контактами развивающегося мира по линии «Юг-Юг», хотя в целом, конечно, принадлежим ко второму эшелону мировой экономики. Конкуренцию с Китаем по цене мы выдержать не можем. Китайцы берут низкой ценой, дешевой рабочей силой, политически не обусловленными кредитами. И некоторые страны в Африке — это уже вотчины китайского капитала: например, Замбия, Судан, где мы не можем с ними конкурировать.

Но есть отдельные страны региона — Ангола, Нигерия, ДРК — где можно балансировать на противоречиях в интересах между Китаем и старыми державами и найти свои ниши. Они могут заключаться в реализации инфраструктурных проектов и поставках специальной техники. Наше вооружение, скорее всего, останется на африканском рынке.

В сфере строительства дорог и больниц Китай нас уже опередил. Но в том, что касается образования и медицины, то тут нам еще есть чем бороться. У нас квалифицированные кадры и африканцы помнят, какое они получали образование в Советском Союзе, там даже есть ассоциации выпускников наших вузов. Плюс, мы можем потягаться с китайцами в предоставлении интеллектуальных услуг. Но в сфере гражданского строительства и инжиниринга, боюсь, все упущено.

— Наверное, военная сфера, поставки вооружений должны быть одним из приоритетов?

— Да, но не только вооружений, а вообще специальной техники и оборудования. Это, конечно, не станки и сложная продукция машиностроения, а, например, трактора, автомобили, строительная техника. Хотя украинские поставщики, а также китайцы, которые копируют наши образцы, нас тут тоже теснят, в том числе и в поставках вооружений.

Вообще, наши позиции в Эфиопии, Ливии и Анголе достаточно сильны. Правда, в кризис все экспортеры нефти и газа урежут военные бюджеты. Напомню, что недавно произошел скандал с поставкой в Алжир российских самолетов. И это немного подпортило нашу репутацию. Подоплекой случившегося было то, что были затронуты интересы экспортеров французских истребителей, к которым добавились трения внутри команды алжирского президента. Тем не менее, перспективы сотрудничества с этой страной неплохие.

— И как России все-таки собирается отстаивать свои интересы в Африке?

— Большую роль может сыграть воля политических и экономических (что зачастую одно и то же) элит тех государств на континенте, которые понимают, что Китай, равно как и любой другой монополист, представляет большую опасность. Так как те же китайцы могут быстро «проглотить» экономику практически любой африканской страны. Поэтому необходимо понимание, что требуется определенный баланс сил на континенте. И если исходить из этого представления, африканские элиты должны стремиться создать равноудаленную систему взаимоотношений с заинтересованными акторами. И при условии создания такой системы, Россия могла бы занять весомую нишу в некоторых странах и отраслях. Но, к сожалению, уже не столь значимую, как еще несколько лет назад.